Вспоминаем тех, кто сражался за Родину... 70 лет назад, в штате только что открывшегося Ижевского механического их было около ста — от шоферов, библиотекарей и лаборантов до преподавателей, деканов и ректора. Еще столько же — вчерашних рядовых, командиров орудий, летчиков и телеграфистов, танкистов, топографов и разведчиков со всех фронтов — в списках студентов ИМИ 1950-60-х годов.
32-й гвардейский танковый полк прорыва
Борис Владимирович Саушкин, уроженец Алнашей, солдат Великой Отечественной, награжден медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», Орденом Славы III степени, Орденом Отечественной войны II степени
Послевоенный выпускник московской Бауманки, один из основателей ИМИ-ИжГТУ. с 1 сентября 1952 г., первого дня работы Ижевского механического — ассистент кафедры технологии металлов. Потом — старший преподаватель техмаша, потом — 40 лет на старейшей кафедре университета «Производство машин и механизмов», с января 1965-го — любимый декан Машиностроительного факультета. В период становления ИМИ, кроме комплектования мастерских, Саушкин занимался организацией научной библиотеки, всегда был занят общественно-партийной работой, ездил со студентами на целину, он — вдохновитель культурного расцвета в студенческой среде «механиков»- от театра до спорта, сам всю жизнь коллекционировал и интересовался живописью. В 1995 г. Б.В. Саушкину было присвоено звание «Заслуженный работник народного образования УР», в том же году, в июне, он ушёл на пенсию. В последние годы жизни Борис Владимирович перенёс тяжёлую операцию, уже не вставал на ноги.
Чудом сохранившаяся магнитофонная катушечная запись его последнего интервью 90-х годов теперь хранится в фондах Историко-патриотического центра ИжГТУ:
«Когда началась война, мне было 16 лет, я учился в школе ... Мы с отцом как раз собирались ехать в Ленинград, после 1939 года мне очень хотелось посмотреть линию Маннергейма.
В день, когда объявили войну, я ходил купаться, был жаркий день. И еще очень я, значит, беспокоился, что у меня ... кровавая мозоль была на ноге — ну, как я поеду-то? Присыпали мне ее стрептоцидом, лежал я в гамаке...
Я 1925 года рождения, а все мои одноклассники были — 1924-го, их всех в августе призвали в армию, и почти все они погибли. Мой лучший друг — Володя Горшков погиб в мой день рождения в 1945-ом, 18 января, похоронен в городе Млава в Польше. Вот как я встретил войну.
Потом дальше. Я поступил в Московское высшее техническое училище, институт имени Баумана в Ижевске. Сдал зачеты и где-то в декабре месяце отец мне звонит из Алнашей: «Будет призыв 1925 года, у тебя отсрочки не будет. Приезжай домой, уходи в армию из дома». Я взял лыжи, доехал до Агрыза (от Ижевска до Алнашей 100-120 км. — от ред.) и ночью пошел на лыжах домой. Доехал до Иж-Бобьи и ... встретил там стаю волков. Ну, постучался в первый дом, меня пустили, я уж переночевал, а утром — до дому.
Пошел в военкомат, сказал, забирайте меня. Меня, конечно, с радостью взяли и направили вместе с 18-ю такими же в Воткинское пехотное училище (3-е Ленинградское стрелково-снайперское училище). Впоследствии узнал, что всем студентам МВТУ дали броню и никого в армию не взяли. В общем, вот так: считайте-не считайте, доброволец я или призывник — как угодно. Наверно, призывник.
Проучился я в училище полгода, но не кончил. Во-первых, почти все мы там были больны фурункулезом — недостаток питания, холод, а во-вторых, — как раз была Курская битва. Одели нас в солдатскую форму, сдали мы курсантские погоны, и где-то 8 июня 43-го нас направили эшелонами на фронт. Под Арзамасом мы попали под бомбежку, потом один эшелон пустили на Москву, а остальные эшелоны на юг — вот те попали непосредственно в бои. А я попал в воздушно-десантные войска.
Поскольку мы все были дохлые и худые, посмотрел на нас командующий ВДВ, не помню фамилию, кажется, Глазунов и сказал: «10 дней! Вылечить, сон увеличить на два часа, увеличить довольствие — кормить их кашей до отвала, чтобы приняли человеческий вид». Его, помню, сопровождала Людмила Павличенко, знаменитый снайпер. Потом я поступил в Институт иностранных языков Советской Армии (курсы), но заболел воспалением легких, пробыл в больнице месяц, меня направили в запасной полк, оттуда — в 32-й гвардейский отдельный ... танковый полк. Пока был в ВДВ, я все же получил хорошую физическую и психологическую закалку — у меня 13 прыжков, из них шесть — с ручным раскрытием, без автомата, правда. Нас пытались дважды десантировать, один раз под Днепр, другой — в Крым, и в третий раз уже были на аэродроме, но... Только описали аэродром — и обратно получили приказ идти в казармы.
На фронт я попал 29 мая 1944 года под Полоцком. 32-й гвардейский танковый полк прорыва. Состав полка — 365 человек, половина экипажей — офицеры, экипаж — 4 человека, танки ИС (серия советских тяжёлых танков выпуска 1943–1953 гг. Аббревиатура ИС означает «Иосиф Сталин» — в честь И. В. Сталина. —ред.). К ним были положены автоматчики, 5 человек, задачей которых была — защита танков во всех атаках. Я был примерно в 30 атаках. Конечно, страшно идти за танком в бой — все виды огня, которые только существуют, обращаются против них — надо не надо, все равно лупцуют.
Воевал я вроде неплохо, судя по всему, у меня все солдатские награды — «Слава III степени», медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». «Слава III степени» (Орден Славы — военный орден СССР трех степеней, учреждённый 8 ноября 1943 г. —ред.) — это, так сказать, высший солдатский орден.
Разные были бои ... я бы сказал первые впечатления «смазались», не запомнились..., но, что я запомнил — так то, что очень боялся попасть на тот участок фронта, который стабилизировался уже около года. Там бои шли беспрерывно, трупы не убирались, вонь стояла невозможная... Мы там проходили и впервые в жизни я увидел немцев в противогазах, которые бульдозером сгребали трупы в противотанковые рвы.
Разные вспоминаются боевые эпизоды. 6 октября было наступление на Восточную Пруссию, 1 Прибалтийский фронт. После артиллерийской подготовки огневые позиции были подавлены, очень сильный огонь, наши танки не могли двинуться — ни 34-ки, ни наши ИС. Командир полка знал, что я хорошо знаю топографию, что бывший студент, и дал мне карту- «стометровку»: пойди вот по этому оврагу, проверь, смогут ли там пройти наши танки в тыл к этим немецким батареям? Я сходил, проверил, что танки пройти могут, проходимость нормальная и повел в тыл немцам пять наших тяжелых танков, которые и разгромили все эти батареи. Так вот было...
2-ой Прибалтийский фронт. 26-го декабря 44-го, как раз в рождество, мы пошли в атаку. Наступали так: днем два километра наступаешь, ночью один километр драпаешь обратно. Приблизительно так — два шага вперед, шаг назад. И именно 26-го нас послали на выручку нашим танкистам, которые попали в засаду, оказались в болоте.
Мы подошли к этому месту и — что видим? Наши танки сгорели — две 34-ки и одна ИС-ка. Около них лежат трупы и кругом ходят немцы. Мы, конечно, тихо отошли. Оказалось, тут группировались немцы, чтобы атаковать наши передовые линии. И только мы отошли, немцы- ура! и — на нас! Станковый пулемет рядом был, а его у нас заклинило, артиллерийский расчет убежал, — что делать? Так как я оружие хорошо знал, практически военное училище закончил, я пулемет моментально «починил» и мы отсекли немцев. В конце концов, надо было задание выполнять — узнать, что там с нашими экипажами? Мы — к ним. Стоит немец, открывает по нам огонь. Мои товарищи — был там такой Рыков из Казахстана, — тут же были убиты, у меня разбило автомат- пуля в ложу попала, я схватил рыковский автомат. Еще один товарищ — Лосенович, я его послал сообщить, что наши все погибли и я остался один. И — в этот момент наши перешли в атаку в наступление, немцы стали отступать, драпать. А у меня еще под рукой немецкий пулемет МГ-34. Ну, и я там приложил, конечно... По подсчетам — положил восемнадцать человек. Это потом описывали во фронтовой газете. У меня ее нету, выписку из нее в 1965 году опубликовала «Советская Удмуртия» на удмуртском (13 января 1945 г. фронтовая газета «Вперёд на врага» писала: «Об этом случае знает весь наш полк: 5 автоматчиков вышли победителями против 40 гитлеровцев. Первую группу гитлеровцев встретили и уничтожили гранатами ст. сержант Гуреев и ефрейтор Саушкин. Гвардейцы так и не подпустили фашистов к нашим окопам». Ефрейтор Саушкин за этот подвиг был награждён орденом Славы III степени«-ред.).
Еще эпизод... Один на один, считай рукопашная... Я был одет в куртку типа кожаной, без головного убора, нестрижен, в немецких сапогах трофейных — и немец напротив меня несколько времени не мог понять — кто я? Немец или русский? Потом решился, меня ударил в колено, но он был ранен, а я воспользовался этим и его прикончил. У него, кстати, нашлась сумка с деньгами — долларами и фунтами стерлингами, не помню уже сколько. Срочно вызвали нашего полкового финансиста, который задокументировал сдачу мною долларов- фунтов и пяти тысяч советских денег. Там же была карта, его документы и ордена. Причем, один — дубовые листья в железном кресте (Рыцарский крест Железного креста (нем. Ritterkreuz des Eisernen Kreuzes) — степень военного ордена Железного креста, высший орден нацистской Германии)
... Был у меня товарищ по училищу Стародубцев из села Селты, он пошел сдуру стрелком-радистом на танке Т- 34, как я его не отговаривал- не ходи, а я уже был тогда командиром отделения. Во-первых, мне его было жалко, как бойца, во-вторых, я знал, что 34-ки горят как свечки. И вот, когда немцы окружили танки, предложили танкистам сдаться, никто из них не сдался. А мой товарищ в горящем танке повесился. Дали ему посмертно Орден Отечественной войны 2 степени.
31 декабря, Новый год. Нас подвинули непосредственно к первой линии фронта. Было сказано, что в боях участвует штрафной батальон, а мы идем за ним в поддержку, потому что наши войска, это место не могли взять несколько месяцев.
Мы подошли к этому местечку, но буквально перед атакой нас, поскольку это было недалеко от моря, с немецкого крейсера начали обстреливать. Попало в наш танк ИС- ку калибром, наверное, 120 мм и напрочь снесло танковую башню. Удар был такой сильный, что я попросту оказался в яме и меня землей сдавило в этом окопе. В это время я был уже командиром взвода, поскольку командир взвода был убит, и мы пошли в атаку за танками. Немцы не стреляли, мы зашли на их позиции, в которых они сидели и которые оставили... Я первый раз тогда увидел, как это было у них все: стоят елочки пластмассовые — и такие елочки я первый раз тогда увидел, коньяк, закуски, которые мы, конечно, забрали. Через некоторое время видим — наши танки начали гореть, как будто сами собой. Загорается танк и все, ни звука выстрела из артиллерийского орудия, ничего нету, а танки — горят. Потом это прекратилось, я пошел в разведку. И вижу: немцы тащат какую-то игрушку, какую-то пушчонку вот такой маломальской величины ... Мы открыли огонь, немцы разбежались, и мы эту пушчонку — к себе. Оказалось, это безотказное оружие «пупхен», активно-реактивное, — потом я его видел на выставке трофейного оружия с припиской «захвачено войсками такого-то фронта» .... (речь идет о 8,8 cm Raketenwerfer 43 «Puppchen» (нем. Puppchen — куколка) — немецком противотанковом орудии (фактически станковый гранатомёт), стрелявшее реактивными снарядами — ред.).
Уйма была боев, которые не особенно запоминались. Закончилась война, кончилась она для меня 8 мая, но самого интересного и не расскажешь, а может — и не стоит....
Вот Курляндская группировка — там было сосредоточено 33 немецких дивизии, которые мы блокировали и не давали им выхода, шли беспрерывные бои. Мы собираемся выступать, а перед выходом танкисты поймали волну, и мы слышим по радио Би-би-си, что война закончилась, что немцы сдаются! Я к командиру полка по политчасти — так мол и так. Он меня — матом и говорит: молчи, никому не говори, атаку сорвешь, мы ж ничего толком не знаем про наш участок фронт! И пошли мы в атаку.
Где-то до шести часов немцы вели вялый обстрел и ровно в шесть нам сообщили: прекратить огонь! Мы подходим к немецким окопам, видим: немцы стоят, кидают вверх пилотки и кричат «ура!» (по-русски). Дальше наши танки проходят, мы садимся на танки, едем и что же видим? Для танков указаны проходы, где нет мин! То есть, немцы подготовились к капитуляции. Как они это, и когда сделали, — для меня до сих пор остается тайной. Я читал всю литературу этого периода, все мемуары, воспоминания командующего артиллерией нашего фронта, был такой Хлебник, чапаевец, — но он не описал этого, нет об этом ничего...".
